Русские на Мариенплац - Страница 83

– Ладно! Что-нибудь сообразим, – говорит Нартай. – Иди, Катька, спать. Нет, подожди… Я тебя провожу. А ты, Эдик, не ложись пока. Я сейчас…

Он уходит провожать Катерину, а я начинаю мыть посуду. А его все нет и нет. Я уже начинаю было волноваться, но тут дверь распахивается и на пороге возникает Нартай.

– Ну-ка, помоги мне, Эдик.

На одном плече у него автомат АК-47 – родной товарищ Калашников, на другом – солдатский вещевой мешок. В левой руке ракетница, в правой – цинковая коробка с патронами.

Я снимаю у него с плеча вещмешок, а он тяжеленный, килограмм на двадцать! Беру у него из рук коробку с патронами и спрашиваю:

– Ты чего это сюда весь арсенал из танка притащил?

А он вместо ответа говорит:

– Ты с вещмешком поосторожнее! Не бросай на пол. Положи на кровать.

Освобождается от автомата, кладет ракетницу на стол и начинает разгружать вещмешок. Вытаскивает оттуда четыре снаряженных рожка для автомата, картонную коробку с сигнальными ракетами и пять осколочных гранат Ф-1.

– Ты в своем уме?! – спрашиваю.

А он не отвечает, сопит и в мешке роется. И вдруг вытаскивает оттуда здоровенный пушечный снаряд! И говорит:

– Хорошо, что я парочку холостых зарядов захватил. Глядишь, и пригодятся… Я там на всякий случай орудие уже расчехлил и разблокировал. А один снаряд уже и в патронник заслал. С ним можно будет такой шухер устроить, что все «Сани» и «Яцеки» обосрутся от страха!.. А второй вот сюда приволок. Надо нам, Эдька, подумать с тобой, как из него мину сделать. И установить ее на подъезде к «Китцингер-хофу». С дистанционным управлением. И запрограммировать ее только на тот белый «порш». На девятьсот сорок четвертый. Сам понимаешься при Катьке не хотел… Одно дело – разговоры всякие, а другое – когда она реально увидит оружие. Начнет дергаться, нервничать. А в ее положении сейчас это категорически противопоказано! Я помню, когда моя старшая сестра была беременна…

А я чуть не плачу от отчаяния!

Вы знаете, у него даже на полсекунды сомнения не возникли – можно это делать или нельзя!.. Этот героический казахский малыш даже на мгновение не вспомнил – где мы, кто мы и что будет дальше. Он знал только одно – своих надо защищать любой ценой!!!

И понял я, что от глобальной беды нас теперь может спасти только мое волевое решение. Я как заору на него:

– А ну, неси это все обратно к чертовой матери, джигит хуев! Не хватает еще, чтобы ты тут, в центре Баварии, в девяносто первом году из пушки палил и дороги минировал!.. Ишь, партизан казахский выискался! И только попробуй сейчас вякнуть мне про «копыта коней моих предков»!..

А на следующий день приезжает к нам Клаус Зергельхубер – тот полицейский, который сохнет по нашей Катьке, несмотря на уже довольно заметный ее животик, и рассказывает, что на севере Германии, в бывшей ГДР, молодые нацисты жгут и громят азилянтские вонхаймы – общежития для беженцев из Турции, из Румынии, из Союза, из Албании…. Ну, короче, отовсюду, откуда обычно бегут.

И уже есть жертвы. И даже женщины и дети. А на такие акции полиции оружие не выдают. Запрещено. Только дубинки и водометы. Ну, еще каски и щиты прозрачные. У нацистов же – пистолеты, ножи, кастеты!.. Поэтому уже семьдесят четыре полицейских по кранкенхаузам валяются. По больницам, значит… А один полицейский – совсем пацан – уже умер. Его нацисты цепями забили.

Но самое главное оружие у бритоголовых – бутылки с зажигательной смесью. И у этой смеси русское название – «Молотов-коктейль». Поэтому, думает Клаус, фашизм и коммунизм растут в одном огороде, на одной грядке.

– Какое счастье, что у нас в Баварии этого произойти не может! – восклицает Наташа. И смотрит на Петера.

Она хоть и хозяйка в доме, хоть и орет на Петера, и постоянно пытается им руководить, но в серьезных делах для нее Петер – царь, и бог, и воинский начальник. Как Петер скажет, так и будет.

А Петер машет рукой и говорит:

– Может! Эта зараза родилась в Баварии в тридцать третьем году, так почему бы ей не вернуться сюда в девяносто первом?

И Клаус подтверждает:

– К сожалению, может. Я поэтому сегодня и заехал к вам. У нас есть информация, что в Мюнхен прибыли представители северных нацистских группировок и ведут свою вонючую пропаганду среди наших идиотов.

Смотрит так виновато на Катьку, на Нартайчика, на меня и говорит:

– Может, посидите недельку в «Китцингер-хофе»? Не будете мотаться в Мюнхен? Мало ли что… А когда напряжение спадет, я вам первым скажу об этом. Хорошо? Здесь у нас тоже, конечно, не безопасно… Нас очень волнует новый вонхайм у нашей станции С-банн…

– У станции? – удивились мы. – Где это? Мы давно на электричке не ездили. Как машину купили…

– Его только две недели как построили на месте бывшего фломаркта. И уже заселили беженцами из Югославии. А там – одни старики, женщины и дети… Сто десять человек. И от «Китцингер-хофа» это всего два километра. Мало ли что наци в голову придет?..

Нартай дергает меня сзади за рубашку, шипит в ухо:

– Ну, что, миротворец сраный? Пацифист хренов!.. Дождался?! Так и будем сидеть, дерьма в рот набравши?!

А я уже и не слышу его.

У меня в глазах – слепящее ферганское солнце…

…автоматная очередь по ушам хлещет…

…и тот узбечонок с ракетницей, ползущий в пыли по собственным кровавым кишкам…

Господи, думаю, да что же это?! Да куда же от этого спрятаться?! Ну, есть хоть какой-нибудь тихий уголок в этом чудовищном мире?..

Потом слышу Клаус говорит:

– Половина этих страстей подогревается со стороны. Отвлечь немецкую полицию на беспорядки, а самим в это время делать свой бизнес. Наркотики, автомобили, оружие, сигареты… И вроде бы это дело рук румынско-чешской и, извините, ребята, русско-польской мафии. Наши подонки прекрасно работают в контакте с вашими. Несмотря на основной нацистский лозунг – «Германия – только для немцев!».