Русские на Мариенплац - Страница 23

Смотрю, очухался. Хрипит, пузыри пускает.

– Развяжи, – говорит. – Блядь косорылая! Развяжи сейчас же, а то убью, падла!

– Лежи, гад, – говорю. – И не чирикай, а то хуже будет.

– Ах, так?! – кричит. – Чучмек кривоногий! Выблядок казахский!.. Сука узкоглазая!.. Тварь ты нерусская!!! Вонючка черножопая!.. Да я твою маму…

И тут он такое сказал, что я даже сразу протрезвел!

Выпил стакан «Корна», утерся рукавом комбинезона и пошел к воротам ремзоны. Аккуратненько закрыл ворота, чтобы никто его криков не слышал, и вернулся к нему.

Вынул я из кармана нож, нажал на кнопку, и как только лезвие выщелкнулось из рукоятки – он как завизжит, как забьется… Пена на губах от страха. А я ему говорю:

– Не боись, Вася. Я тебя резать не буду. Я тебя просто повешу. Таким гадам, как ты, нельзя жить на земле.

Отрезал я у него за спиной остаток веревки метров в пятнадцать, сделал хорошую петлю, смазал ее солидолом – благо у нас этого дерьма в ремзоне навалом – и накинул ему петлю на шею. А второй конец веревки завязал на крюк электрического тельфера. Это такое приспособление для поднятия разных тяжестей – двигатель из танка вынуть, орудийную башню снять…

Взял я в руки тельферную пусковую колодку – там кнопки: красная – вверх, голубая – вниз. И слегка нажал на красную.

Тельфер загудел, петля затянулась на его бычьей шее, а он как завопит, как задергается!.. Хотя еще на полу лежит.

Я отпустил кнопку, выпил еще грамм сто и говорю:

– Ты не волнуйся, Вася. Не нервничай. Никто и не узнает, что я тебя повесил. Когда ты в петле сдохнешь, я тебе руки-ноги развяжу, и тебя спишут, как самоубийцу. А я потом всем расскажу, как мы с тобой дружили, как тебе опротивела эта Германии и как ты тосковал по своей родной Вологодчине. Замполит туда напишет, что ты «погиб при исполнении служебных обязанностей», так что тебе еще, может быть, в Вологде и памятник поставят!

Я снова чуть-чуть нажал красную кнопку, и тельфер поднял его еще сантиметров на десять. Он как заблажит, захрипит, заплачет:

– Нартайчик!.. Родненький… Не буду больше… Не буду!..

Смотрю, у него между ног по комбинезону темное пятно расплывается, по сапогам течет и на цементный пол капает.

– Врешь, – говорю. – Будешь. Это ты сейчас от страха обоссался, а оставь тебя в живых – ты хрен знает что натворить можешь. Из-за таких, как ты, миллионы могут погибнуть!

Отхлебнул я еще прямо из бутылки, врубил красную кнопку, законтрил ее шплинтом, чтобы не отключалась, и пошел к воротам. Гудит у меня за спиной тельфер, хрипит Васька. Видать, кончается.

А в это время – крик, шум, ворота настежь, и влетают зампотех капитан Мелешко и дежурный по штабу дивизии. И орут как ненормальные:

– Сапаргалиев!!! Сапаргалиев тут?! Старший сержант Сапаргалиев!..

– Тут я, тут, – говорю. – Вот он я…

– К генералу – живо! Ищешь его, ищешь!.. – орет зампотех.

– А чего меня искать? – говорю. – Сами знаете – я на ремонте.

– Батюшки!!! – кричит дежурный по штабу. – Что это?! Что это?!

И показывает в глубину ремзоны. Я тоже обернулся, а там Васька уже в метре над полом висит, а все еще дергается.

Они как бросились к нему со всех ног, а я сплюнул и пошел к генералу…

Да, я кривоногий. Да, я узкоглазый. И еще черт-те какой, как меня облаивал этот жлоб с деревянной мордой – бригадир ремонтников прапорщик Васька. Интересно, сдох он уже или нет?..

Я действительно узкоглазый и кривоногий. Узкоглазый – потому что я казах, и это совершенно нормально и даже красиво. А кривоногость у нас семейная. Наверное, от предков-кочевников, которые с коня не слезали. У меня и отец кривоногий, и дядьки по отцовской линии, и оба дедушки. И ничего страшного! Их повсюду уважали, где бы они ни жили – в Алма-Ате, Джамбуле, Кзыл-Орде, Каскелене!.. Хотя у нас в семье, кроме одного каскеленского дедушки, коней никто близко не видел.

А косорылости во мне никакой нет. Пусть не врет. Какая еще «косорылость»? Что же я не заметил бы? Каждое утро бреюсь перед зеркалом. Никакой косорылости!

Да, я маленький, узкоглазый и кривоногий!

Зато я самый лучший танковый механик-водитель во всей Западной группе Советских войск, стоящих на территории Германской Демократической Республики!

Тьфу, никак не отвыкнуть… На территории Германии.

И если какие-нибудь маневры, учения, смотры, инспекторские проверки или просто так начальство прилетает к нам из Москвы – попьянствовать и прибарахлиться на халяву, кого показывают высоким кремлевским гостям? Меня показывают! Меня – старшего сержанта Нартая Сапаргалиева!..

А главное, на чем? Не на современной машине Т-80 с турбореактивными двигателями, а на Т-62 – старой дизельной лохматке, которая уже почти списана с вооружения!

Но это тоже – особый трюк. Цирк – в чистом виде!

– Вот, пожалуйста, – говорит наш генерал своим гостям, – посмотрите, что может сделать мой механик-водитель на старом, отжившем танке!

На самом же деле, моя «шестьдесят вторая» – это же форменный «Карл – призрак шоссе»! Как в «Трех товарищах» у Ремарка.

Ходовая часть отлажена – будьте-нате! Двигун у меня стоит – зашибись! Такой, что я все ограничительные инструкции в гробу и в белых тапочках видел!

Я им цирк и показываю… Тут тебе и рвы, и уступы, и колейный мост на подъеме и на спуске, и преодоление воронок, и надолбы, и узкости разные на «минном поле»! И все на время, на скорость преодоления! А уж по подводному вождению – мне вообще равных нет!

Правда, надо отдать должное и генералу – нашему комдиву.

Он еще в начале прошлого года вызвал к себе командира полка моего, командира роты материального обеспечения, замполита, заместителя по технической части капитана Мелешко и в присутствии начальника штаба и кучи разных холуев приказал: