Русские на Мариенплац - Страница 12

Сегодня Юлька – одна из самых дорогих и роскошных валютных проституток Москвы. Сегодня у Юльки свои массажисты и парикмахеры, свои тренеры на корте и в бассейне, свои автомеханики и свои люди во всех нужных дырках Москвы. И квартирка у нее в Каретном обставлена своими комиссионщиками. И своя постоянная, не случайная, клиентура из-за бугра. Юльку заказывают по телефону из Стокгольма и Мадрида, из Парижа и Нью-Йорка. И все по высшему классу, по самому дорогому разряду! И Юлькины дни и ночи расписаны по минутам, а это требует жесточайшей дисциплины…

Но раз в три-четыре месяца в Москве появляюсь я, и Юлькина железобетонная система деловых встреч и свиданий, весь Юлькин математически выверенный график существования летит к чертям собачьим!

Я много раз пытался понять – почему это так происходит? Любви между нами нет никакой, считать себя лучшим сексуальным партнером для Юльки вряд ли я имею право. Думаю, что ей встречались мужчины покрепче и поизощреннее… А у меня мало ли было девочек, к которым я относился значительно нежнее и трепетнее, чем к Юльке.

Как-то я попытался поговорить с ней об этом, но она весело послала меня к чертовой матери и посоветовала не разлагать гармонию алгеброй. Когда же год тому назад я заговорил об этом вторично, она уже раздраженно предложила мне обратить внимание на родство наших душ и профессий и там поискать ответы на мои идиотские вопросы.

– Мы с тобой оба – эквилибристы! – нервно сказала она. – Мы каждый день рискуем жизнью и здоровьем только для того, чтобы понравиться публике, которая платит нам за наше мастерство! Мы в одинаковой степени торгуем собой, своим телом – и ты, и я. К нам каждый вечер приковано восторженное внимание десятков и сотен наших покупателей, а мы остаемся чудовищно одинокими… Неужели ты этого сам не понимаешь?!

Из окна я увидел, как к моему дому подкатил чистенький белый «мерседес», и из-за руля вылез Юлькин телохранитель Витя – амбал килограмм в сто двадцать, бывший призер первенства Европы по боксу в тяжелом весе.

Он помог Юльке выйти из машины, взял у нее из рук большую сумку, аккуратно запер «мерседес» и пошел за Юлькой к парадной. Витя всегда провожает Юльку до самых дверей моей квартиры.

В прихожей Юлька расцеловала меня в обе щеки:

– При всей тяжести недомогания ты прекрасно выглядишь! – сказала она, взяла у Вити сумку и по-хозяйски пошла в кухню. – Я тут кое-какой жратвы привезла, чтобы нам с тобой потом не дергаться.

– Да есть у меня все, напрасно ты… Привет, Витя!

– Здорово, Эдик! – Витя протянул мне ладонь величиной с саперную лопату.

– Проходи в комнату, выпьем по рюмке, – сказал я.

– Обойдется! – крикнула из кухни Юлька. – У него еще дел – невпроворот.

Витя подмигнул мне и испуганно замахал руками – дескать, он и в коридоре постоит… И шепотом спросил меня:

– Ты не скоро за границу выступать поедешь?

– Не знаю. А что?

– Привез бы мне «цыплят» штук сто…

– Каких еще цыплят?!

– Девятимиллиметровых, – Витя расстегнул кожаную куртку и достал из наплечной кобуры большой пистолет.

– Газовый? – спросил я.

– Что ты, Эдик! Кто же сейчас с газовыми ходит? – Витя вынул из пистолета обойму и выщелкнул мне в руку один патрон. – Вот такие. Возьми себе один, как образец.

Но в это время из кухни выскочила Юлька, забрала у меня патрон, сунула его Вите и резко сказала:

– Совсем сдурел?! Чтобы Эдика прихватили на таможне?

– Люди же возят… – пролепетал Витя.

– Мало ли кто что возит! В Москве не можешь достать?!

– Здесь дорого, – понурился Витя.

– Я тебе двадцать тысяч в месяц плачу. И еще надбавку за инфляцию, куркуль несчастный! Куда ты деньги деваешь?!

– Ну чего вы так нервничаете, Юлия Александровна? Ну, нет – так нет. Я же только спросил… – Витя заправил патрон в обойму, вставил ее в рукоять пистолета, а пистолет спрятал в кобуру. И куртку застегнул. – Мне идти, Юлия Александровна?

– Заедешь в прачечную – получишь белье из стирки. Квитанции в машине, в «бардачке». Потом поезжай на Беговую в комиссионку к Серафиме – забери там для меня пакет. И найди ты, черт бы тебя побрал, наконец, водопроводчика! Четвертый день в ванной кран течет, а ты и ухом не ведешь. Я говорю, говорю – как в стену!..

– Будет сделано, Юлия Александровна. Нет вопросов. За вами когда приехать?

– Я позвоню. Иди.

– Слушаюсь, Юлия Александровна. – Витя несмело пожал мне руку и уже в дверях сказал: – Я у Юлии Александровны – как Золушка…

– Иди, иди, Золушка! – Юлька вытолкнула Витю на лестничную площадку и захлопнула за ним дверь.

…Ночью – голый, в липком поту, измочаленный и опустошенный – я лежал на животе в скомканных простынях, уткнувшись носом в подушку, а Юлька нежно целовала мою уродливую афганскую отметину под левой лопаткой и тоскливо шептала:

– Не уезжай, Эдька… Не уезжай!..

Она была единственным человеком, кому я рассказывал все – и про себя, и про Ташкент, и даже про того маленького узбекского дурачка с ракетницей, ползущего по собственным окровавленным кишкам.

К четырем часам утра дико захотелось есть!

Я принял душ и уселся в халате за небольшой столик в своей крохотной кухоньке, а Юлька шустрила у плиты – варила цветную капусту и жарила коротенькие белесые «нюрнбергские» сосиски, которые привезла с собой.

– Не уезжай, Эдик, – говорила она. – Глупо сейчас уезжать из самой свободной и бесконтрольной страны в любую другую, где все давно регламентировано и разграничено, и где жизнь подчинена такому количеству условностей, что только от этого хочется повеситься… Не уезжай, Эдик. Не делай глупостей!